Эй Бабка Москвы, поехали на обмен валюты — сказал я ей. Седлать коня, и, человек, идущий к карете, в блестящих, наслокочено в козырных сапогах, блеская полиролью, подошёл по скорой, выложенной на тяп-ляп мостовой — горожанами, ещё выстроенным прямо перед преездом, вручившим ей штандарт города как вице-мэру, к карете. Пора, курс валюты так вот от он уж какой, и нам-то простым обывателям, остаётся только верить, но с верой голодный и помрёшь, сказала Бабка Москвы. Нечего ибо некоим обсуждать, следует нам быть иначе, во своё усмотрение, раз тот Царь, немощен в своей воле, далар растёт и евра, и воля народа — божья сила, добавила она. Карета тронулась, пахло слегка навозом от запряжённых лошадей, они даже срали, но цель была у нас лишь одна — избавить себя от того самого деревянного, поменяв его или в лавке на какой-либо необходимый в быту товар или на иностранную валюту. Понимая уже позже, что почта-банк нам уже не даст такой иноземной китайской халявы в виде гаджетов! Лошади вдруг вздрогнули в ночи, увидя яркий свет 8000К кул вайт LED-лампады, подсвечивающий улицу пересекающую наш обычный кортеж без мигалок воперёк дороги ярким светом. Но, чух, чух, мапмап — припугнул конщик, что усомлились — ауфффф, хлестнув наших бравых коней, и лошади помчали ещё пуще. Бабка Москвы чуть привстала пытаясь как-бы разглядеть то, что напугало коней, но через пару секунд присела на мягкий кожаный диван кареты прикрикнув — за валютой, ё ё! И верно, воображаю, как сие могло случиться такое с нашей державой — ядра продаём и реки нефти и газа, вот это вот и то, но Бабка словно была уверена в своём знании и влечении. Казалось бы, однажды бы её увлекла юность молодым человеком — воображая из себя принцессу, позже — мать троих детей, верно, сейчас, Бабка — Бабка Москвы все знающая, ни разу не промахнувшихся со мною в забавном сотязании кракет, попросту даже в шахматы выигрывает — вот эта Бабка. А теперь за валютой. Колесница поднимала в лёт от колёс грязные, почти замёрзшие листья с глиной и грязью от дороги по которой мчалась карета к обменнику. Бабка Москвы — что-то шептала, словно заговаривая себе или молитву или тихий рифмоплёт себе под нос — к валюте, изредка прикрикивала Бабка — меняем вся на вся, и чёрт с ними, и до обменника. Успеем или нет!? Сейчас вечер, завтра уже нефть и китайские юани не те что раньше были — сетовала она полушёпотом мне на ухо, пока я приглядывался в полумрак стоящих вдоль дороги уютных и почти нищих домиков с изредка горящими в их окнах огоньками — как в сказке. Там тоже живут люди, они по своему счастливы, как несчастен я, словно взрос над собой — тут же родился, и взлетел. Меня били и регулярно наказывали, наверное от этой воли я стал только твёрже. Бил и отец ремнём для ума и в школе — деревянной линейкой по рисованию на ИЗО. Ещё в гимназии, я был совсем другим человеком. Как писал наш преподаватель моим отчизнам — шёл на перемене из класса в зал со свистом соловья. Двойка по физике и всё в дневник! А как прилежней? Наверное и я стал потому совсем другим человеком. Не смеренным, сам над собой, пускай с гордыней — мне это позволительно! Не ужели сие не приемется!? Недопустимо! Это то, было, я и выделялся, и этим, вскоре я получу — всё, то что в жизни я захотел добиться, выбившись из стада — будучи аки белая ворона, а всё же я прима, теперь прима. Бабка Москвы прикрикнула водителю кобыл — там, за фонарём, направо…
(Сл.рассказ Бабка Москва далее…)